Меня будто оглушило. Я как-то весь сжался, потерял способность соображать. В этот миг морозное темнеющее небо прочертила ракета. Описав кривую, она рассыпалась с треском на множество оранжевых звездочек. Боевая тревога! Сигнал на вылет! Я очнулся. Быстро включил зажигание и крикнул технику:
- Контакт!
Мотор запустился сразу. Истребитель выскочил из капонира на сверкающую белизной гладь летного поля.
Я летел в сторону Мурманска. Высотомер показывал три тысячи метров. Небо с каждой минутой темнело. Только на западе синеву еще прорезала узкая светлая полоска.
На фоне этой светлой полосы я и увидел темный силуэт самолета. Он пролетел над Мурманском, скрытый облаками, и держал курс на восток. Самолет был двухмоторный, двухкилевой и казался черным.
"Ягуар"! - решил я. Так немцы называли свой "Мессершмитт-110".
Сблизились быстро. Меня охватило какое-то непонятное состояние, и, пока соображал, что делать, "ягуар" проскочил рядом.
Опомнившись, я пристроился к нему в хвост. Стал догонять, а он в пике и прямо на аэродром, где точками горели стартовые огни и стелился по земле рассеивающийся луч прожектора. На аэродроме - ночные полеты, тренируются молодые летчики.
От мысли "Пропустил "ягуара" стало жутко. Отвесно падая, погнался за "сто десятым", а он уходил...
Тогда толкнул сектор газа за защелку. Дистанция стала сокращаться. Еще несколько секунд, и "ягуар" в прицеле. Я нажал кнопку.
Сквозь рев мотора донеслась пулеметная дробь. Самолет дрожал. "Зажигалки" запрыгали на темном фюзеляже и крыле "ягуара". Он пробкой выскочил из пике. Дистанция резко уменьшилась. Даю вторую короткую очередь. И вдруг антифриз, охлаждающий мотор, плеснул на лобовое стекло.
"Успел, гад! Наверное, попал в мотор!" - пронеслась мысль.
Стремительный поток ветра сдул со стекла антифриз. Стекло снова стало прозрачным. Мотор работал нормально. Напрасно я носился над облаками, пикировал, набирал высоту - "ягуар" исчез.
"Или завалился, или удрал", - решил я.
Посадив самолет на аэродром, подрулил к капониру, и техник кинулся ко мне с расспросами:
- Товарищ командир, стреляли?!
- Стрелял!
- В кого?
- - В "сто десятого".
- И как?
- Думаю, далеко не уйдет... Завалится.
- С победой вас, товарищ командир, да еще с ночной!
И не успев ответить на поздравление, услышал знакомый голос заместителя командира эскадрильи капитана Родина. Подбежав к моему самолету, он обрушился на меня на высокой, взвизгивающей ноте:
- Кого сбил?!
- Как кого? - еще находясь под впечатлением боя, ответил я. - "Сто десятого", "мессера".
- Посмотри... какого "мессера" сбил, - ругаясь, крикнул Родин.
В это время для очередного истребителя, заходящего на посадку, включили прожектор. Его луч осветил все поле и западную кромку аэродрома. У самого обрыва лежал прямо на фюзеляже с погнутыми винтами двухмоторный двухкилевой самолет, но это был не "мессершмитт", а наш пикировщик "Петляков-2".
Я почувствовал себя рыбой, выброшенной на берег, беспомощно открыл рот и глотал морозный воздух.
- А экипаж? Людей не побил?..
- Твое счастье... Люди целы... - буркнул немного успокоившийся капитан и приказал: - На командный пункт!
Опустив голову, я медленно поплелся. Следом шел капитан Родин, продолжая "драить" меня.
- Стой! Кто идет?
От неожиданного окрика часового, не видимого в темноте, я вздрогнул и остановился.
- Капитан Родин с подчиненным! - последовал за моей спиной ответ.
- Проходите!..
Я не мог двинуться с места, будто подошвы примерзли к снегу.
- Ну чего остановился? Поднимайся! - словно кнутом, подхлестнул резкий голос капитана.
Подойдя к двери КП, как слепой, стал ощупывать ее в поисках ручки. Нашел... Потянул на себя.
Дверь открылась. В лицо, словно магниевой вспышкой, брызнул яркий электрический свет.
Волнение росло. "Как встречусь сейчас с командиром полка, как посмотрю в глаза Сафонову?"
Перешагнув невысокий порог, я увидел командира. На нем был темно-синий китель с тремя орденами и золотой звездочкой Героя. Глаза наши встретились.
Взгляд Бориса Феоктистовича выражал скорее сочувствие, чем гнев, а я, убитый несчастьем, вместо положенного уставного доклада, стоял и молчал...
Наше молчание прервал резкий голос капитана Родина.
- Товарищ гвардии майор! По вашему приказанию...
Сафонов не дал ему закончить. Кивнув чуть головой, спокойно сказал:
- Здесь командующий ВВС.
Капитан Родин хотел было рапортовать командующему, но тот быстро поднялся с кресла и коротко бросил:
- Сафонов, передайте дело в трибунал. Судить... Как врага!..
Меня будто обухом оглушило. И вдруг, нарушая субординацию, я не сдержался и бросил:
- Вы... Вы не имеете права называть меня врагом. Я никогда не был им и не стану.
- Что?! Вас предупреждали о полете "Пе-2"?
- Нет!
- Как нет?!
- Товарищ командующий, если не верите, можете спросить техника. Он все время был в капонире и не отходил от самолета.
- А радио? Вам передавали...
- Не слышал.
- Товарищ командующий! - спокойно, как будто ничего не случилось, обратился к нему Сафонов. - Разрешите?
- Пожалуйста.
- Произошло большое несчастье. Думаю, вина не только старшего лейтенанта. Я просил бы вас назначить расследование.
- Хорошо! А летчика - под арест!..
Когда командующий покинул КП, капитан Родин разоружил меня. Отобрал пистолет, финский нож с ремнем. Обыскал карманы. Извлек документы. Вызвал конвоира и приказал сопроводить на гауптвахту.
Все походило на кошмарный сон. За свою летную жизнь я впервые покидал аэродром в сопровождении необычного попутчика. Я шел, а сзади одноглазо смотрел мне в спину ствол автомата.
Не думал, что придется так шагать...
На гауптвахте меня посадили в одиночку. Голые стены, маленькое, почти у потолка, зарешеченное оконце. Деревянный топчан. Глухая дверь с крошечным отверстием на уровне глаз. Под сетчатым колпачком тускло светит небольшая электрическая лампочка.
Спустя несколько часов в сопровождении конвоира меня вывели на улицу.
Ночь была темная. Порывистый ветер со снегом, рвавшийся с Кольского залива, затруднял движение, чуть ли не валил с ног.
Я не знал, куда идти. Голос конвоира заглушался воем ветра. Вдруг ствол автомата толкнул меня в спину. Я пошел. Затем конвоир постучал автоматом по правой моей руке. Значит - вправо... Автомат стучал по левой руке...
Согнувшись под леденящим ветром, я добрел до знакомого каменного дома. Конвоир препроводил меня в кабинет следователя.
За письменным столом, освещенным только настольной лампой, сидел, склонившись над бумагами, пожилой майор с очень усталым лицом и гладко зачесанными седыми волосами.
